Дела в Европе обстояли немного хуже - неприятно оживилась Австрия, из Парижа доносили о полном уничтожении Египетской армии Наполеона, так и не дождавшейся нашей помощи. Буонапарте. Говорят, негодовал по поводу отказа русского царя, то есть моего отказа, поставить пушечное мясо для la belle France. Врёт, скотина, как сивый мерин. Я разве отказывал? Наоборот, целиком и полностью согласен был - на определённых условиях. Моя ли в том вина, что на выполнение этих условий у французов банально не хватило денег? Жмоты!
А в остальном всё тихо и спокойно - ждём известий из Стокгольма. Да, чуть не забыл… на свадьбе Фёдора Толстого и Лизаветы Лопухиной, будучи изрядно подшофе, вместо "горько" кричал "Гитлер капут!" На следующий день в Петербурге и окрестностях арестовали одного Гидлера, двух Хитлеров, нескольких Гитлевичей, неизвестно отчего - Булгакова, и, наконец, сенатора Хитрово. Потом, правда, разобрались и отпустили с рекомендацией сменить фамилию, особенно последнему.
- Павел! - голос императрицы за спиной заставил вздрогнуть от неожиданности и спрятать за голенище сапога неосмотрительно оставленную на столе фляжку. - Ты опять грустишь в одиночестве?
- Дорогая, - стараюсь не дышать в сторону Марии Фёдоровны. - Душа моя, я вовсе не грущу, а работаю с бумагами.
- Вот именно, Павел. Всё время работаешь, работаешь, работаешь, и никакой личной жизни.
- Личная жизнь? Солнце моё, если что-то и было раньше… Сама знаешь прекрасно - ты умнее и красивее всех этих прости… хм… фрейлин.
- Возможно, - императрица улыбается нехитрой лести. - Но разве разговор об этом?
- А разве нет?
- Вот видишь, ты так заработался, что… Всё, бросай бумаги, нам необходимо развеяться.
- Каким образом?
- Мы пойдём в народ.
- Э-э-э…
- Нынче вечером в салоне у Вяземских Гавриил Романович Державин представит новую поэму, посвящённую героическим защитникам Петербурга. Ты обязательно должен присутствовать.
- Но удобно ли будет?
- Поедем инкогнито, всего лишь со взводом конвоя.
Ну что же, если женщина просит поэтический вечер, она его получит. А спорить… увольте.
Пять часов спустя.
- Лизонька, ты теперь замужняя дама, не забывай об этом!
- Матушка, вы напрасно беспокоитесь! - при выходе в свет Лизавете Михайловне Толстой, в девичестве Лопухиной, пришлось оставить домашнее "ты" и обращаться к матери исключительно на "вы". - Разговоры о нарядах давно вышли из моды, и обсуждение преимуществ казнозарядного оружия пред заряжаемым с дульной части не может считаться дурным тоном.
- Но твои неприличные жесты…
- Матушка! - возмутилась Лиза. - Как вы могли такое подумать? Я объясняла княжне Куракиной порядок подготовки к стрельбе штуцера старого образца!
- Значит это…
- Ну конечно же подразумевался шомпол, а не то, о чём вы подумали.
Дарья Алексеевна мило покраснела:
- Ни о чём и не думала.
Лизавета Михайловна поправила повязку, поддерживающую повреждённую в бою руку, проследила, чтобы та не закрывала Георгиевский крест на груди, и улыбнулась в ответ:
- А отец Николай такой мужественный!
- Ты это к чему?
- Да просто к слову пришлось. Он здесь, кстати.
- Где? - Лопухина-старшая вскинула голову, оглядывая залу, но тут же опомнилась. - Ах ты проказница!
- Лиза, смеясь, убежала, а вниманием Дарьи Алексеевны завладела подошедшая хозяйка салона. Вид Зинаиды Петровны говорил о крайней её взволнованности и озабоченности.
- Мне только что сообщили, будто сам государь намеревается приехать суда! Боже мой, Дарья Алексеевна, я боюсь!
Лопухина удивлённо подняла брови:
- Кого?
- И кого, и чего…. всего боюсь.
- Павел Петрович в высшей степени добрейший человек, Зинаида Петровна, но если вы чувствуете за собой какую-нибудь вину…
- Вам хорошо говорить, - Вяземская готова была расплакаться. - Ведь фабрика по выделке патронов и ракет, куда вложены ваши средства, куда как ближе государю, чем мои суконные мануфактуры.
- Ну полно… Вот возьмите Нарышкиных - те вообще намерены заняться перевозкой грузов по рекам.
- Как так? - от удивления у Зинаиды Петровны пропало всякое волнение. - Но это же неблагородно!
- А механика?
- О, механика - шарман!
- Вот! - Лопухина со значением улыбнулась. - Кирилл Ильич после ареста и суда три месяца ходил в бурлаках, и мысль там ему явилась - устроить судно с паровой машиной, чтобы сама гребло, и другие за собой тянула. Представляете, десять тысяч пудов одновременно?
- Да ну? - восхитилась хозяйка салона. - Это совсем другое дело! Паровая машина - тоже очень благородно! Вы не знаете, Дарья Алексеевна, в Швеции их применяют? Если привезут трофейные, я бы купила сразу две.
- Тоже для судов? В Англии, говорят, уже начали ставить.
- Ах, не упоминайте этих мерзавцев! - Зинаида Петровна, муж и старший сын которой оказались вовлечены в мартовский заговор и погибли в Ревельском сражении, резко переменила настроение.
- Простите…
- Пустое, я почти привыкла… Пойдёмте лучше к роялю. Вы слышали, какой у красногвардейского священника чудный баритон?
- Нет, - ответила Лопухина и почему-то опять покраснела.
- Как, вы пропустили такое несказанное удовольствие? Возмутительно и непростительно! Ничего, ещё не поздно исправить досадное упущение, - Вяземская взяла Дарью Алексеевну за руку и чуть ли не силой повела к роялю. - Отец Николай, где же вы? Кто обещал нам исполнить новый романс? Обманывать дам нехорошо!
Капитан Тучков лично вывел к инструменту упирающегося священника и поклонился: