- Что это, господин Блюмберг?
- Рекомендательное письмо к торговому дому "Бамбл и сын" в Лондоне, милорд! - не моргнув глазом соврал Бенкендорф.
- С партикулярной печатью русской императрицы? Джентльмены, кто знает их язык?
- Позвольте мне? - всё тот же юнец вышел вперёд, протягивая руку. Получив бумагу, он сорвал печать, развернул лист, подслеповато прищуриваясь, и зачитал вслух:
"Мы, Божьей милостью самодержец Всероссийский Николай, повелеваем полковнику Семёновского полку Александру Блюмбергу донести до сведения августейших особ аглицких и протчих, на пути встреченных, о воцарении Нашем на престоле Российском. А тако же повелеваем просить о помощи рукою вооружённой, флотом или иным способом, для подавления недовольных, к Буонапарте склоняющихся.
С доподлинным верно. Императрица Мария Фёдоровна руку приложила. 1801 марта 14."
Лорд Когрейн молчал, обдумывая открывшиеся обстоятельства. И особенно беспокоили полномочия, данные посланцу для испрашивания помощи. Ведь попади это письмо, да и остальные тоже, к Нельсону… Да Горацио из кожи вон вылезет, чтобы добыть для британской короны такой бриллиант. Что бриллиант - россыпи Голконды меркнут перед возможностью покорить дикое царство, по недоразумению именуемое империей. А выскочка хитёр - не встречи с Уитсвортом он ждал, а известий подобных этому. Знал о готовящемся перевороте, одноглазый лис?
- Вы меня обманывали полковник!
- В какой-то степени да, но по чести сказать - нет.
- Это как? - Коммандер удивлённо поднял бровь, требуя пояснений.
- Присяга важнее, милорд.
Когрейн ещё раз удивился. Но не словам, произнесённым Бенкендорфом, а пылу, с которым это было сказано. "Фанатик и педант" - подумалось англичанину. - "С таким будет трудно иметь дело"
- Не возражаете, полковник, если мы продолжим разговор в моей каюте?
- К вашим услугам, коммандер! - Александр Христофорович улыбнулся и демонстративно вытряхнул из рукава длинный стилет, воткнувшийся в палубу. - Почему бы двум джентльменам не поговорить в более… э-э-э… приватной обстановке?
В капитанской каюте ничего не изменилось за четверть часа, разве что исчезло пролитое в спешке вино, да на столе появился спасённый от разграбления ларец. Полковник, которому стало не нужно изображать скромного торговца, без приглашения плюхнулся в кресло, одновременно придвинув к себе коробку с коллекцией превосходных трубок.
- Вы позволите? Не поверите, так соскучился по настоящему табаку! Более всего мне нравится виргинский. Турецкий тоже неплох, но, согласитесь, путешествие через океан придаёт табачному дыму определённую прелесть.
Когрейн кивнул, одобряя выбор пенкового чубука, и предложил:
- Хересу, господин полковник?
- Предпочитаю водку, но может быть, у вас найдётся виски?
Нашли. Разлили. Звякнули стаканами.
- За здоровье вашего юного императора, полковник!
- И его матушки, - согласился с тостом Бенкендорф. - Смею надеяться, коммандер, что их просьба о военной помощи будет доведена до Его Величества? А ещё лучше - составьте протекцию для аудиенции.
Ответа не было довольно долго - англичанин молчал, делая вид что увлечён исключительно дегустацией напитка. Наконец выдал:
- Видите ли в чём дело, полковник… Его Величество, как бы помягче сказать… он немного не в себе, и решать такие вопросы…
- Да?
- Именно! Кстати, а зачем вам лично ехать куда-то? Долг каждого дворянина - помочь другому дворянину в трудную минуту. Если желаете, то я могу взять на себя столь неблагодарное дело. Да-да, неблагодарное, уж поверьте мне.
- Охотно верю, коммандер. И в благие намерения тоже верю, - на губах Бенкендорфа появилась улыбка, намекающая на…
"Чёрт побери, на что же он намекает?" - в том, что этот русский его раскусил, лорд Когрейн уже не сомневался. - "Но неужели не понимает? Должен понять!"
- Я могу рассчитывать на ваше… э-э-э…
- Хотите начистоту, милорд? - Александр Христофорович доверительно склонился. - Исполнением этого поручения я рассчитывал значительно поправить своё благосостояние, весьма расстроенное, как ни печально в этом признаваться.
- А десять тысяч фунтов могут тому поспособствовать?
- Не понимаю.
- Простите, полковник, вы прекрасно всё понимаете. Мне выпал уникальный шанс совершить нечто, ведущее к славе и карьере… Откровенность за откровенность - готов поменять деньги на всё это.
- И?
- А вы стоите между мной и возможностью.
- Угрожаете, коммандер?
- Помилуй Боже, полковник! Угрожать джентльмену и человеку чести? Наоборот, предлагаю вариант, устраивающий нас обоих.
- Пятнадцать тысяч, милорд.
- Это невозможная сумма! Одиннадцать.
- Четырнадцать, я тут же возвращаюсь в Петербург.
- У меня нет при себе таких денег, полковник! Двенадцать, и возвращаю шведскую посудину вместе с командой.
- Они не стоят и десяти шиллингов. Тринадцать, и то лишь из уважения к королевскому флоту, который обеспечит "Нетрезвую русалку" водой и провизией.
- Хорошо, двенадцать с половиной, но вы дадите расписку никогда не воевать против Англии.
- Обычного честного слова не достаточно? Впрочем, расписка против золота… я предпочитаю наличные звонкой монетой. Да, милорд, остановимся на двенадцати с половиной. Но в гинеях.
Через три часа коммандер Когрейн с плохо скрываемой ненавистью смотрел вслед удаляющемуся шведскому судну, с трудом сдерживая желание отдать команду канонирам разнести это корыто в щепки. Но нельзя, слишком многие узнали об этом чёртовом русском полковнике и его миссии, слишком велики будут осложнения в случае его утопления. Пусть плывёт. Но откуда он узнал о некоторых сбережениях, сделанных во время средиземноморского патрулирования? Не иначе нечистый ворожит… И турецкое золото взял по заниженному курсу…